дайтон: к нам едут драконоборцы, тяните жребий
пайпс: /агрессия/
ригби: у меня тут столько дел, мне пора, уже опаздываю
уинстон: /похмелье/ я ем, отвяжитесь
тео: /вытягивает короткую/
эндрю: гыгык

now we both got our battle scars
n o w   w e   b o t h   g o t   o u r   n e w   p o i n t   o f   v i e w s
( sorry, i'm not sorry ) [indent]  [indent] Чёрная водолазка дотягивается до горла, огибает его — плотная ткань не пускает наружу страхи, расходится по плечам, окутывает их, зализывает раны, по локтям скользит и до самых запястьей доходит; она прячет под собой слабости, которых Пайпер себе позволить не может. Она всё время тянется рукава закатать, но лишь сильнее их вниз одёргивает — п р я ч е т с я — ничего не должно ей напоминать // ничто не должно убеждать её в том, что страхи в душе её ещё живы. Вместо этого она надевает высокие перчатки из драконьей кожи, как будто собирается прикоснуться к огню // она не собирается, но об этом никто не должен знать. Пайпер ведь храбрая ( т а к ?), Пайпер ведь сильная, смелая, бесстрашная, Пайпер ведь всё нипочём ( т а к ? ) — с готовностью кивает и рвётся вперёд, даже когда спрятаться хочется. На месте ожогов где-то кожа светлее, а где-то едва ли не пунцовая; сколько мазей не используй, столько не прикладывай трав, сколько ни пей зелий от колдомедиков — кожа восстанавливаться отказывается; Пайпер ожоги не от других скрывает — ей не стыдно, драконологи все ранами разукрашены ( братья шутливо взлохмачивают волосы младшей сестрицы, лежащей уже которую неделю на больничной койке, смеются, что теперь она настоящая МакФасти ), Пайпер скрывает их от себя. Они — напоминание лишнее о том, что она не неуязвима; её кожа тонкая, на ней не наложена древняя магия, защищающая от всего на свете, у неё нет клыков, нет крыльев и даже хвоста, лона не всесильна — всю жизнь уверенная в обратном.

[indent]  [indent] Пайпер набрасывает на плечи кожаную куртку, неловко в узкие рукава просовывает руки и вооружается палочкой — её единственной защитой; как глупо — раньше она об этом не думала; раньше она не боялась. Это — вся её жизнь, драконы, этот заповедник, эта семья, она себя без этого не представляет — она  ч а с т ь чего-то большего, чего-то целого, она не может быть самой слабой частью, она не может быть уязвимой. Она с малых лет себе в голову втравливает мысль — бороться, она себя с детства учит тому, что нельзя сдаваться, что нужно л у ч ш е й быть едва ли не во всём. Она не слабость, она не кисейная барышня, она с детства с огнём сражалась и на драконах верхом, как в сказке — она  н и ч е г о  не боялась, а теперь, кажется, саму себя.
[indent]  [indent] Самоуверенность излишняя всюду МакФасти сопровождала; она за ней следовала по коридорам Хогвартса, когда маленькая девочка с двумя жидкими светлыми косичками ураганом по ним неслась, чтобы на урок успеть и по дороге неповоротливому старшему братцу подзатыльник отвесить / она за ней следовала на каждом занятии, когда без поднятой руки говорить начинала, потому что ей разрешение не нужно ( минус пять очков Гриффиндору, мисс МакФасти ), на что она фыркнет: ответ ведь был правильный / она за ней следовала всю стажировку в заповеднике, когда наставник учил, как самку от самца отличать, а Пайпс в ответ дерзила — я знаю, знаю, з н а ю. Самоуверенность барьером непреодолимым, ехидной ухмылочкой и пронзительным взглядом, самоуверенность — бронёй, которую она сейчас надевает и снимать ни за что не собирается // она иначе развалится.

[indent]  [indent] Выходя из небольшого дома, она все сомнения и страхи там оставляет; ей нельзя бояться, когда рядом драконы, ей нельзя бояться, когда рядом семья — они её сразу раскусят ( и те, и другие ), они её сразу поймут: одни — отстранят, на реабилитацию снова положат, а она без работы больше н е  м о ж е т, другие — просто не будут слушаться. Пайпер широким шагом направляется к административному зданию заповедника и у неё есть по крайней мере минут двадцать, пока она воюет с ветром и лёгкие воздухом наполняет, чтобы вновь сталь обрести и не дать слабости проявиться. В помещение она влетает — как всегда; она вечно носится, ходит быстро, едва ли не бегает, за ней снуёт ветер, путается в волосах, поднимает косу и высвобождает короткие пряди у лица, — за собой принося пресловутую самоуверенность, благодаря которой ей удаётся осанку прямой сохранить, а во взгляд привычное бесстрашие поселить. По коридорам к кабинету следует, без стука влетает к одному из братьев, разваливается на кресле напротив и морщится: «фу, Эндрю, опять здесь всё провоняло кофе!» — запаха она этого не выносит, кофе ни в каком виде не приемлет, в любой непонятной ситуации предпочитая чай: чёрный, очень крепкий, с тремя ложками сахара, кружка такого ( самая огромная ) всегда у неё в руке ( иногда — часто — внутри ещё и бурбон ).
— Когда там должен приехать этот придурок из министерства? — громко глотает горячий чай / сколько её не ругай — не перестанет ( ну ничерта от леди ). Драконоборцев она иначе, как придурками не зовёт — переняла от отца и с гордостью продолжает, не унимаясь лет так с пяти.
— Завтра, Пайпс, завтра. Сегодня новенькая из румынского. — напоминает Эндрю, что в бумаги зарылся и носа из них не показывает.
— Ясно. Много заказов? — бросает любопытный взгляд на бумаги, чуть приподнимаясь с места. Брат беззвучно, одними губами произносит бранное слово и головой качает устало. Пайпер из его рук нагло вырывает один из свитков, податливая бумага едва ли не рвётся, изучает, пробегаясь глазами и возвращает обратно: «скукотища». Она остаётся в кресле сидеть, развалившись, покачивая ногой и хлюпая чаем. Она брату продолжит действовать нервы, а потом в этом кресле и останется работать, кабинета собственного отрицая существование — она же не одна из этих помоечных министерских крыс, она не станет весь день за запертой дверью сидеть и пылью дышать от старых свитков и книг. Пайпер заканчивает аккурат к приезду новенькой, разгребает несколько писем, надиктовывает прыткому перу сколько нужно чешуи для очередных — очень важных! — нужд прохиндеев из министерства; она эту часть своей работы не слишком-то жалует ( как жаль, что она — большая ), куда сильнее ей нравится драконов усмирять, новых принимать и с детёнышами возиться; ей о времени подошедшем напоминает Эндрю, который из-за стола наконец-то встаёт, последние несколько часов в одном положении проведя, и ведёт за собой за собой. Пайпер ему ехидно в спину шепчет: «вау, ты оказывается умеешь ходить, я думала так и застынешь крючком».

[indent]  [indent] Они к кабинету Тэда следует, который и должен был девушку новенькую встретить; Пайпер украдкой заглядывает в папку, что уверенно держит в руках Эндрю — Сара Рэндалл, хмыкает: ну, посмотрим, кто ты такая, Сара Рэндалл. Чужаков в заповеднике МакФасти не жаловали, прямо скажем, а Пайпер была в числе первых, кто не давал спуску любому, кто в число поголовья её семьи не входил; доверяться не привыкшая, с острова редко вылезающая, для неё все — чужаки, кто с ней десятки лет бок о бок не провели. Она обязательно новенькую проверкам подвергнет, обязательно проверит, из какого та теста, сможет ли девчонка с гебридским чёрным поладить; она почему-то думала, что это понять ей труда не составит. Сара Рэндалл / Сара Рэндалл / Сара Рэндалл, она имя это в руках крутит, примеряет, пока, наконец, с этой знаменитой Сарой Рэндалл глазами не сталкивается — смешок срывается с губ, старший брат её одёргивает, думая, что та снова издёвку задумала. Только Пайпер эту Сару Рэндалл лучше других знала — от Сары и от Рэндалл, собственно, там ничерта и не было, — она училась с ней на одном потоке, она прекрасно осведомлена о том, как та жизнь свою выстроила; д ж о р д ж и а  с л а г х о р н — виднеется в улыбке / в глазах / в сложенных на груди руках Пайпер // неужели ты думала, что я тебя не узнаю, д ж о р д ж и а?
[indent]  [indent] Пайпер молчит, ей это нечеловеческих усилий стоит, она привыкла всю правду вываливать с порога, ни на что не оглядываясь, но здесь, здесь ей были интересы тайны Джорджии: что её привело в Шотландию? что вырвало из уютного семейного гнёздышка? МакФасти смотрит с издёвкой, с вызовом, нагло и прямо — с а м о у в е р е н н о с т ь, — но молчит, решая, что для выяснения всего возможность ещё предоставится, а пока она может вдоволь цирком насладиться и наблюдать, как девушка назад пятится и слово вставить пытается, пока деятельный Тэд её со всех сторон информацией обкладывает. МакФасти делает глоток из своей огромной кружки и улыбается — пусть остаётся; здесь, на своей территории, она её точно обставит.

[indent]  [indent] Остаток дня всё также в кабинете Эндрю проводит, но только больше не работой занята, а мыслями, которые поведение Джорджии разгадать пытались. Пайпер из мыслей её прогнать не может, загадку раскусить хочет, раскрыть и обличить перед всеми — она чует подвох, чует тайну, словно зверь, где-то нутром ощущая опасность, которая от Слагхорн исходит. Из мыслей её достаёт неразборчивые слова брата.
— А? — смотрит с непониманием.
— Выпить, говорю, пойдёшь? Чего задумалась-то? — по-простецки Эндрю над ней виснет, почёсывая затылок.
— А, да, конечно пойду, — вскакивает с места, вытягивается, как струна, — ничего я не задумалась, отстань. — фыркает и вперёд брата несётся. Неподалёку местечко небольшое, почти семейное. В нём отдыхают местные драконологи, их семьи и забежавшие на остров гости, коих немного, по пальцам за год пересчитать; каждый раз они для хозяйки паба — событие, она вьётся вокруг них, расспрашивает и угощает не меренным количеством пива. Местные говорят, что через этот обряд должен каждый пройти, кто к ним прибывает. Значит, он неминуем и для Джорджии; Пайпер этой мысли улыбается, нос в стакан пива опускает, скрывая от остальных свои мысли.
[indent]  [indent] Новенькой везёт, её первой МакФасти замечает, ловит в дверях, следует глазами за ней к стойке, читает слова по губам, будто рядом стоит, и буравит, надеясь, наверное, дыру в той прожечь. В Пайпер недовольство рождается: почему она ещё не убежала, поджав хвост, почему не убралась вон с чужих земель, почему ведёт себя так свободно, [float=right][/float]почему не боится, почему продолжает на Сару отзываться. Пайпер во взгляд злость подмешивает. Слагхорн первой заговаривает, также нагло, также самоуверенно, также развязно, словно им по пятнадцать и они вновь что-то в коридоре Хогвартса не поделили. Пайпер делает глоток из бутылки и глаза закатывает / Изольда. Та смотрит с вызовом, смелость себе свою вернув и легко ею теперь жонглируя; н а д о л г о — цепляет это слово и растягивает его // фальшивое насквозь. Как и вся Слагхорн. — Тэд, — внимание брата привлекает, глоток прикончив, — сюда идёт Элспет, — толкает его в бок локтём и кивает на владелицу бара, что их издалека заприметила, — она сейчас нашей новенькой присядет на уши часа на три, отвлеки её, давай. — в спину его беспощадно толкает и смешок давит в кулаке. Удостоверившись, что два одиночества Элспет и Тэд состыковались на достаточном от девушек расстоянии, МакФасти на знакомую поворачивается вновь.
— Ну,  С а р а  Р э н д а л л, — смеётся, деля буквы на равные части, —[float=left][/float] с фантазией у тебя всегда были проблемы, хоть бы Изольдой и назвалась, честное слово. — глоток пива, — От кого бежишь, С а р а, насолила румынам? Обчистила Гринготтс? — щурится, приближаясь, — Аааа — протягивает восторженно на вдохе, — неужели убила кого-нибудь? Муженька своего прибила, да? — улыбается, головой качает в выдуманном сочувствии, — Зря ты так с ним, святой человек должно быть, раз тебя, горгулью, столько терпел.
— Здесь-то ты чего забыла, Сарочка? — с презрением отточенным за годы взаимной ненависти, — Не лучшее место для того, чтобы спрятаться. Здесь тебя быстро раскусят. — глоток пива, взгляд наглый, с а м о д о в о л ь н ы й.

> hyperion slughorn (1930) & geraldine slughorn-jones (1930)
   > jack slughorn (1948) // СТАРШИЙ БРАТ
   > daniel slughorn (1948) // СТАРШИЙ СВОДНЫЙ БРАТ
   > gennyfer slughorn (1951) // СТАРШАЯ СЕСТРА
   > daisy slughorn (1960) // МЛАДШАЯ СВОДНАЯ СЕСТРА

> horace slughorn (1890) // ДЯДЯ
> dakota jones (1923) // ТЕТЯ

. [indent] . [indent] . [indent] . [indent] . [indent] . [indent] .
i become one with my demon
M Y     D A R K     S I D E     K E E P S     M E     A L I V E

. [indent] . [indent] . [indent] . [indent] . [indent] . [indent] .

[indent]  [indent] д ж о р д ж и а / она пальцами по своему предплечью проводит, подушечками очерчивая края черной метки, что едва заметно колыхается. д ж о р д ж и а / она заворожено следит за тем, как искры из палочки вылетают, до цели добираясь в считанные мгновения. д ж о р д ж и а / тени шепчут ее имя, когда его ботинок в живот упирается, а с губ кровь сплюнуть не получается. Она бежит не сразу. Далеко не сразу вещи собирает и несколько лет живет с убеждением, что когда-нибудь он перестанет. Аттикус каждый раз, правда, удивляет и с новым ударом все больнее проходится по старым ранам. Джорджиа когда-то считалась красавицей: у нее волосы всегда были в аккуратную прическу собраны, под ногтями не скапливалась грязь, а туфли обязательно с каблуком да повыше. Она всегда была чересчур леди, когда проходила по коридорам Хогвартса, книги держала одной рукой, а второй обязательно кого-то обнимала и рядом с собой удерживала, потому что нашептывать так проще было и легче. Ее когда замуж отдают за Гойла, Слагхорн радуется. Она с ним общий язык быстро находит еще в школе, когда седлает в очередной раз метлу и на несколько часов от привычного облика леди избавляется. У нее ветер в волосах путается, Джо их каждый раз в тугой хвост завязывает, чтобы не мешались. Но однажды Пайпер за него ухватывается и не только ей бедро ломает резким толчком, но и здоровый клок выдирает. С тех самых пор Джорджиа волосы бережет и при ссорах с Аттикусом сразу же за ворот прячет — чтобы ухватить не успел.

[indent]  [indent] д ж о р д ж и а / она по лесу бежит и слышит, как он позади ее имя кричит. Аттикус с ума сходит, у него демоны в глазах пляшут, а причины поступкам последние пару месяцев и вовсе сложно найти. Джо во всем винит наказания Темного Лорда: несколько круцио подряд, да еще и принуждение к самобичеванию — он пытается на ней отыграться и боль свою заглушить. д ж о р д ж и а / у нее в ушах сердце ухает, и она за куст ныряет, впопыхах пытаясь нащупать порт-ключ, который обманом оформляет на чужое имя. Портсигар щелкает, и Слагхорн после себя оставляет только вихрь листьев, которые поднимаются от аппарации. д ж о р д ж и а / кричит Аттикус в лесу неподалеку от поместья, а она уже по улицам Бухареста идет, заколдованную сумку к себе прижимая и пытаясь найти тот самый магический переулок.
Она обменивает галлеоны, покупает карту и все необходимые принадлежности, спрашивает дорогу до заповедника и спустя пару дней у ворот его останавливается - д ж о р д ж и а выжила.

[indent]  [indent] Она проводит в Румынии несколько лет. У нее волосы теперь всегда распущены, на затылке только хвост небольшой виднеется, когда кто-то хочет найти ее сквозь кустистые заросли. Гойл меняет имя — теперь ее зовут Сара Рэндалл, и откликается она исключительно только на него. Привычка вырабатывается быстро, и она этому рада — чем дальше от себя прежней бежит, тем больше себя настоящей чувствует. Джо этого объяснить не может и перчатки снимает только к вечеру, когда справляется с осмотром пары самок и остается на несколько часов и с утепленными яйцами. Она на свои ногти обязательно смотрит — под корень практически обрезанные, — а потом шепот слышит отдаленный, который слишком на ее бывшего мужа походит.

[indent]  [indent] Джорджиа никогда не отличалась терпением: она добивалась того, чего хотела с самого Хогвартса. Слизерин ее встретил распростертыми объятиями, а Слагхорн успела занять лучшую постель прямо у окна, за которым ничего, кроме темноты Черного Озера, видно не было. Гриффиндор она ненавидела так же сильно, как и желала смерти Пайпер МакФасти, которая умудрялась ей дорогу переходить в каждом сдвоенном предмете. Слагхорн, порой, в школьные будни вернуться пытается, переосмыслить что-то, задуматься, но всегда на одно и то же воспоминание натыкается: у нее переломана практически вся левая сторона тела, есть не получается, а на соседней койке лежит Пайпс, которую туда положил директор, считающий, что только так они смогут найти общий язык. Джо этот момент почему-то кажется донельзя глупым, она из раза в раз рассказывает его новым знакомым, но никто на шутку не реагирует — возможно, просто язык не до конца выучила и передать всю иронию не смогла.
Она заявку подает в заповедник МакФасти, когда пьяная и в очередной раз пытающаяся вытеснить страхи, вспоминает, что когда-то Пайпер сказала, что ей дорога туда заказана — братья ноги переломают, а родители обязательно добавят. В чем-то, наверное, она была права: Джо была отвратительным человеком и таковым и осталась. У нее в одной ладони бутылка зажата, из которой она глоток за глотком делает, а в другой перо между пальцами перекатывает, когда весь свой опыт расписывает и умудряется даже не приврать.

[indent]  [indent] Возвращение в Англию — плохое решение.
Джорджиа в этом уверяется, когда вновь влажный воздух вдыхает, благодаря попутчика и оказываясь посреди Гебридских островов. Но Темный Лорд ее вызывает на задания, и дальняя трансгрессия лишает сил. Да и из заповедника МакФасти приходит приглашение и хорошее предложение — отказываться от него грешно, ведь она последние пару лет живет исключительно на заработанные самостоятельно деньги. Гойл отслеживает все ее счета, и она не готова настолько рисковать безопасностью, которую успела выстроить.

[indent]  [indent] Стоит ей пройтись по вязкой земле, которая из-за постоянной мороси и близости к океану, мало чем напоминает поле, как Джорджиа себя вновь ощущает под невидимым гнетом. Она бежит от этих мыслей, от шорохов, от боли, которую не заслужила и которой противостоять больше не может, чтобы спустя три года оказаться с рюкзаком за спиной перед огромным заповедником. Слагхорн голову задирает и ладонью глаза от света прикрывает, чтобы в небе разглядеть хотя бы одного дракона, которыми так заповедник гордится, но ничего ее взгляду не попадается. д ж о р д ж и а / лишь в ушах вновь слышится, когда с влажным чавканьем по траве перешагивает, жалея, что не послушалась рекомендаций и не надела резиновые сапоги вместо кроссовок.
Джо добирается до горы, останавливаясь у ее подножия, чтобы дыхание перевести. Трансгрессией воспользоваться не получится — заповедник окружен антиаппарационным полем, специально построенным для того, чтобы избежать браконьерства и не приглашенных гостей. Только эта мысль ее успокаивает, когда страх вновь к желудку подступает стоит ей осознать, куда Слагхорн возвращается и на кой черт. Она тем самым конвертом, в котором и договор, и приглашения хранятся, себе в лицо машет, чтобы отдышаться и дальше наконец двинуться, когда впереди замечает недовольного гебридского дракона. Он плюется огнем в небо, а не на землю, и Джорджиа шагу прибавляет. Она повадки драконов изучить успевает до мельчайших подробностей, но каждый вид особенен по-своему: хочется предположить, что этот готовится к врачеванию, а не агрессирует на тех, кто пытается ему с земли помочь. Слагхорн у ворот оказывается спустя пару минут, которые дракон парит над заповедником и скрывается по другую сторону горы.

[indent]  [indent] — С а р а, — по буквам проговаривает, когда один из работников заповедника просит повторить ее имя и в журнале своем сверяется, приглашена ли она на территорию. Джо подобная отчужденность невероятно устраивает: Аттикус ее никогда найти не сможет, даже если узнает, что она именно здесь прячется. Ворота перед ней наконец открываются, и она на территорию заходит, лямки рюкзака крепче сжимая. Кажется, заповедник намного больше того, в котором Слагхорн до этого работала. Она успевает насчитать несколько кормушек и шесть пастбищ, которые проходит по дороге до главного здания, где ее ждут. Она по ступенькам взбирается — чересчур массивным на ее вкус, — и у двери останавливается, разглядывая колдографии почетных драконологов. Попасть в Заповедник Шотландии достаточно сложно: во-первых, он скорее семейный, чем открытый для всех желающих, во-вторых, работа с гебридскими драконами требует опыта и вовлеченности в процесс — они считаются самыми опасными после азиатских. Джорджиа уверена, что Пайпер здесь не встретит, оттого даже немного расстроиться успевает / вот видишь, Пайпс, еще и твоим родителям понравлюсь. Она на колдографиях замечает несколько удивительно похожих парней, предполагая, что это и есть те самые братья, которые должны были ей рот с мылом промыть.
— Нет, думаю, что там хворосторог, — слышится мужской голос по другую сторону холла. Несколько человек стоят у панорамного окна, с которого открывается вид на еще несколько островов с горами на них. Как правило, драконы именно там устраивают свои пристанища.
— Валлийский зеленый, — настаивает девушка, — не станет Мрак с хворосторогом уживаться, — Джо подходит к ним, выглядывая в окно и пытаясь понять, из-за чего происходит разговор. Черный дракон кружит вокруг горы и, судя по всему, сбрасывает еду кому-то снизу.
— Шведский, — вставляет она в разговор, обращая внимание присутствующих на себя, — во-первых, больший шанс, что именно он сюда залетит, потому что климат подходит для его родных мест. Во-вторых, только шведские скрываются в горных местностях, как правило, отдаленных от зелени, — Слагхорн ладонью в воздухе проводит в знак приветствия, — я — Сара, Сара Рэндалл, — ее никто из присутствующих не знает, и она себя уверенно чувствует в компании незнакомых людей. Метка надежно спрятана под несколькими защитными заклинаниями, а на губах красуется улыбка, которую нельзя принять за недружелюбность или хвастливость. Джо протягивает конверт с приглашением парню, который тут же ее за собой в кабинет какой-то ведет.

[indent]  [indent] д ж о р д ж и а / она на полпути останавливается, замечая наконец среди присутствующих п а й п е р. У нее прическа изменилась и сама она выше успела стать. д ж о р д ж и а / нервно руки прячет за спиной, взгляд тут же опуская и устремляясь за парнем как можно быстрее: — извините, произошла какая-то ошиб…
— Сара, мы тебя так ждали. У нас тут затесалось два длиннорогих, но никто с ними не работал, а румыны пока не могут согласовать дату принятия двух особей, — прерывает ее, а потом взгляд отрывает от документа, — извини, я Тэд, — руку тянет для рукопожатия, и Джо неловко улыбается, тут же в кабинет его забегая и ладонь пожимая. д ж о р д ж и а / сердце слишком часто бьется, она пытается придумать, как из ловушки сбежать. Чем, блять, думала? Ее же фамилия в названии заповедника. Да и куда ее еще возьмут работать? Блять. д ж о р д ж и а / ей уже тяжело с собой совладать, она на месте топчется, ногти кусая: — Тэд, слушай…
— Они обитают на Айлее, мы обычно туда через камины попадаем, — парню совсем не интересно, почему новенькая сказать ему что-то пытается. Но Джо уже получает ключ от дома, в котором расположится, и все необходимые документы. Она из его кабинета сбегает тут же, осторожно пробираясь по коридорам и выбегая из главного здания.

д ж о р д ж и а / д ж о р д ж и а / д ж о р д ж и а

[indent]  [indent] Как бы она ни пыталась от себя сбежать, как бы она ни старалась прошлое позади оставить, Джо все равно сидит в ванной и пальцами по метке, колыхающейся, проводит. Она себя успокоить пытается, что все в порядке будет, что Пайпер ее не узнала и проблем не создаст: крыша над головой есть, хороший оклад, несколько видов драконов. Слагхорн потерять этого не может, ей за работу нужно держаться — она сюда возвращается по причине, а не из-за каприза.
Джорджиа к вечеру выбирается в небольшой паб, который на территории заповедника для местных жителей открыт. Их тут немного и все друг друга знают, но внутри душно и шумно — то, что надо.
[float=left][/float]— Пиво, пожалуйста, — бармену кивает, по сторонам стараясь не разглядывать, но МакФасти тут же замечает. Она один стакан допивает и второй заказывает, когда наконец в ее сторону поворачивается: — почему ты на меня так смотришь? Призрака увидела? — у нее от хмеля глаза блестеть начинают, и Слагхорн ничего умнее придумать не может, как решает в дурочку сыграть. — Или познакомиться хочешь? — ногу на ногу закидывает.
— Я — Сара, а тебя как зовут? Изольда? — кажется, тон ее голоса не совсем дружелюбный, и          д ж о р д ж и а отворачивается, чтобы еще глоток сделать и в руки себя взять.
— Сара, как тебе наши края? — Тэд подсаживается с другой стороны, и она ему кивает с улыбкой на губах: — пока не успела разобраться, но планирую остаться здесь надолго, — предложение договаривает и на последнем слове взгляд на Пайпер переводит / ясно тебе?

THE WORLD IS UP IN ARMS
/ / all the pieces falling apart
gotta get out while you can

[indent]  [indent] патриция на него смотрит, взгляда не отводя; она его черты лица запоминает, чтобы потом каждый раз, когда в темноте в одиночестве домой возвращаться, представлять, что следующий шаг ее последним будет. она — фаталист, она — пессимист, ей, кажется, что она долго не проживет и скоро окажется среди тех, кто червей кормит и навсегда в прошлом остается. если бы сэлвин могла, она бы в моменте потерялась / время бы зациклила и с последствиями не сталкивалась, а лишь одни те же ошибки совершала, чтобы себя наконец до конца изучить. он бы ей что-то говорил, кажущееся сперва сонной бессмыслицей, рассказывал бы о тенях в темноте, спрашивал бы, как бы поступила, если бы оказалась в руке с кинжалом напротив человека, чье будущее закончиться здесь и сейчас должно. эйвор столько всего говорил, и патриция его слушала, кивая, когда он паузы делал, словно этого и ожидал / я тебя слушаю, я тебя слышу — повторяла без конца. но только сейчас, спустя столько лет, поняла, что за тени ему чудились, что такое, когда в ладони кинжал, а перед тобой человек, который жить н е        д о л ж е н.
она первый удар кассиусу наносит и ранит его не смертельно; помнит, что эйвор говорил — лучше перестраховаться. ее пальцы вокруг рукоятки кинжала крепко сцеплены, патриция губы поджимает, с усердием дело свое завершая и пальцы друг о друга растирая, когда трэверс последние хриплые вдохи сделать пытается. она помнит, как сидит на корточках перед его клеткой, как прутьев ладонями касается, а потом с удивлением осознает, что отпечатки свои оставляет.

[indent]  [indent] патриция второй удар наносит незнакомому ей человеку, совершенно случайно вспоминая, что в сумке тот самый кинжал продолжает носить. палочку натаниэль отбирает, запрещая ей приближаться к темноте, что зовет ее // п а т р и ц и я // что шепчет ей о том, как лучше поступить. сэлвин мужчину не знает, она его случайным образом в толпе визжащей выбирает, когда за руку хватает. ей в хаосе проще всего [float=right][/float]ориентироваться — пэт сама из криков надрывных состоит, поэтому улыбку на губах растягивает, когда парень ей на плечо оседает. у нее платье светлое, оно в каплях чужой крови пачкается, липким становится, но сэлвин лезвие внутри незнакомца прокручивает, а потом на его лицо взглянуть пытается. если бы он ее видел,  — если бы только он ее видел, — то слова свои бы назад забрал. только светлые глаза, уже практически закатившиеся, в карие не окрашиваются, и знакомой ухмылки на губах патриция не замечает.
если бы эйвор здесь был, он бы никогда больше в ее сторону не позволил тирады о страхах и слабости. — там, дальше, одна сплошная пустота, — шепчет парню на ухо, когда он кровью ее плечо заливает. она его волосы гладит, кинжалом вверх ведя и усилия немалые прилагая, когда тот за ребро цепляется. — но есть те, кто рожден жить, — сэлвин оглядывается по сторонам, — а есть те, кто рожден, чтобы умереть, — когда парень на лавку заваливается, она на свои ладони смотрит, перепачканные в его крови.
                                         если бы он ее видел, если бы только он ее видел.

[indent]  [indent] патриция из-под одеяла сбегает, как только натаниэль сопеть начинает. она дверь за собой закрывает и по лестнице, скрипучей, спускается. нейт уверен, что она все еще зелья принимает, а пэт к выходу спешит, потому что дышать не может в этом пыльном особняке, потому что в семьдесят шестом по этой же причине на работе задерживается. трансгрессируя со ступенек, сэлвин как можно дальше пытается сбежать, представляя сначала обрыв у океана, который к ней порой в воспоминаниях соленым привкусом на губах возвращается, но в последнюю минуту передумать успевает. она у того самого паба оказывается, напротив двери останавливаясь. эйвор говорит, что рано или поздно она поймет, а она продолжает спорить, потому что убийство — это убийство, это темная магия, которая разрушает, а не свободу дает. но ее пальцы дрожат, когда патриция ими за ручку берется и наконец внутрь заходит.

[indent]  [indent] она здесь в последний раз была больше полутора года назад: уже не фэй, а пэт, уже не девушка с гипотетическими историями, а самая настоящая шпионка аврората. они сидели за тем столом, что сейчас чужой компанией занят: девушка смущается громких криков своего друга и пытается его успокоить, пока патриция у барной стойки останавливается и замечает выпуск ежедневного пророка // «кровавая свадьба» на главной странице пляшет, а снизу колдография того самого заведения, в котором сэлвин себя потеряла, кажется, окончательно.

— фэй? — она на месте замирает, не ожидая, что кто-либо ее помнит, — фэй, привет, — бармен напротив останавливается, на барную стойку наваливаясь. патриция же его имени не помнит. она — фаталистка и пессимистка, а палочку дома оставляет, потому что натаниэль сразу заметит, если та с места пропадет.
— вы обознались, — эйвор узнает, что ее зовут патриция спустя пару месяцев — она сама признается, потому что в нем находит собеседника и поддержку, о которой просить не нужно. заказывать сэлвин ничего не хочет и оставаться здесь тоже не желает, тут же за дверью скрываясь. зачем сюда пришла и почему подумала, что именно здесь его найти сможет трудно объяснить. патриция на свежем воздухе вдох глубокий наконец сделать удается, ветер волосы путает, и она то и дело их пытается за спину забросить, чтобы не мешали.

[indent]  [indent] еще несколько раз она по тем местам проходится, где они с ним виделись, чтобы к последнему сдаться и перестать пытаться отыскать в темноте того, кто ее отождествлением является. пэт в уэльсе оказывается, хотя, наверное, не стоило бы так открыто расхаживать по людным местам — ее все еще могут арестовать за убийство. сэлвин об этом вспоминает, когда в кофе просит виски подлить. что он приходит и напротив садится патриция даже не видит — она взгляда от кружки не отрывает, а только слышит, как стул отодвигается и как он вздыхает, напротив устраиваясь.
[float=left]
.am i gonna bend
am i gonna break?[/float]— не думала, что придешь, — эйвор как-то говорил, что он, как тот самый дьявол, которого по имени четыре раза позвать нужно, чтобы он поверил, что его действительно ищут. пэт глоток кофе делает, взгляд на него все-таки поднимая и запрещая себе хоть на мгновение забыться в воспоминаниях. она что-то сказать должна, но вместо этого ложкой по стенкам чашки стучит, помешивая пойло, которое пить невозможно. эйвор же никак не изменился с последней их встречи. — у тебя уставший вид, — замечает, ложку в покое оставляя и ладони под стол пряча. ходить его и искать по всем местам, где когда-то они встречались, наверное, не самое лучше занятие во втором часу ночи. да и выглядит это, мягко говоря, жалко. — ты был прав, — но пэт ему признаться должна, хотя бы, чтобы свои сомнения отпустить, — не в том, что из меня ничего не выйдет, — голову склоняет на бок, взгляд отводя, потому что на его ладони смотреть и вспоминать, как она по ее шее проходятся не время и не место, — а в том, что я еще раз убью. и когда убью, то буду искать тебя, — сэлвин на него смотрит наконец, потому что признаться в том, что его болезненные слова и правда смысл в себе несли, неприятно.

d  o  n'  t    t  u  r  n    a  w  a  y
d  o  n'  t    t  r  y    t  o    h  i  d  e
don't close your eyes
i can stop the pain if i will it all away

Доркас никогда слабой не была и страха другим не показывала: ни в далёком детстве, когда чудом жертвой оборотня не стала, ни в Хогвартсе, когда насмешкам однокурсников подвергалась из-за шрама на щеке, ни в академии, когда от бессилия на маты оседала после изнурительной тренировки, ни на заданиях, где лицом к лицу с Пожирателями сталкивалась и от авады уворачивалась. Доркас росла сильной и умеющей смелость проявлять даже в те секунды, когда хотелось разрыдаться у кого-нибудь на плече, но с одним своим страхом - самым главным - справиться не могла. Она в бессилии кулаки сжимала, себя ненавидя за иррациональное желание остолбенеть и глаза от ужаса расширить; она пыталась научить себя не бояться и с боггартом наедине оставалась, в ярко-желтые глаза хищника из далёкого детства смотрела, но каждый раз ощущала жар по всему телу, сжигающий внутренности и её саму изнутри. Она слабости показывать ненавидит и старательно их прячет, но как только разговор об оборотнях заходит, себя порой контролирует с огромным трудом; Дора мечтает перестать назад оглядываться и наконец плечи выпрямить, со своим страхом встречаясь наедине, но каждый раз ей чего-то не хватает.
Каждый раз, когда она берёт себя в руки, что-то мешает, обязательно новую картинку подкидывая; она по шраму пальцами проводит, подушечками выпуклость на коже ощущает, и надеется, что когда-нибудь она на горло оборотню наступит и сможет свой страх преодолеть.
Потому что Доркас бояться не хочет, как не хочет напиваться до беспамятства и пополнять запасы зелья; как не хочет от Филлипа каждый раз отскакивать и вспоминать не те тысячи приятных, хороших воспоминаний, а одно-единственное, всё собой затмевающее. Она хотела бы не видеть в нём того монстра из детства, разодравшего на её глазах мальчика, а после полоснувшего когтем её лицо; она себя умоляла в нём не видеть монстра, потому что верила, что Минчум не такой, но всё равно продолжала шарахаться и шипеть агрессивно в ответ на любую попытку с ней ближе быть.
Доркас себя за это ненавидит; и его, наверно, тоже - но это слово слишком сильное, оно всю суть её витиеватых и наполненных бесконечными размышлениями чувств не передадут.
Но Филлип хочет, чтобы она его ненавидела; Доркас, пожалуй, понять бы его могла, но не хочет.

Поэтому в очередной раз с провалом в памяти просыпается и агрессивно на Минчума реагирует, возле себя замечая. Доркас слабой быть перед ним ненавидит - она не хочет, чтобы он в очередной раз с ней возился и на свет вытягивал, она хочет, чтобы он перестал наконец её мучить и приходить в её жизнь каждый раз, как она только учится без него быть.
А Мэдоуз училась долго: пожалуй, до сих пор у неё не получается стать той самой независимой и сильной, потому что склянки на полу вряд ли об успехах говорят. Она ему никогда не расскажет, как тяжело ей было, как она ночами ворочалась и уснуть одна не могла, как с удивлением замечала, что мелкие, бытовые вещи она выполнять не умеет, как в ванной могла разрыдаться от взгляда на стакан с одной зубной щёткой. Она ему никогда не расскажет, как хотела несколько раз забыть о том, что видела, и к нему в дверь постучать, попросить обнять и не заводить разговор больше о том полнолунии никогда. Ему этого знать необязательно: снова слабость, снова неумение быть одной, снова ощущение одиночества и злоба внутри на то, что он своей тайной им обоим жизнь сломал.
Дора не прозорливая, когда дело эмоций касается, но ей не кажется, что Филлип счастлив настолько, как он это показывает; когда она начала к нему присматриваться после долгого отрицания его существования для себя в принципе, поняла, что храбрится он больше положенного, а рядом с ней оказывается чаще, чем нужно. Она не верит, что он ещё к ней испытывает что-то, - не после тех слов, что она ему наговорила, не после стольких лет порознь, - но она верит, что он себя обязанным считает, потому рядом оказывается, когда ноги не держат, а зелье слишком сильно в голову ударяет. Только Дора от этого устала: от вечной беготни и игр в кошки-мышки; она попыталась найти в себе силы не держать его на расстоянии, рядом оказаться - он же хотел этого, нет разве? - и хотя бы друзьями попытаться стать, но Минчум всё перечёркивает, её от себя отталкивая с силой.
Он будит в ней все страхи, которые она так усиленно убить пытается, а теперь вновь рядом с ней оказывается, требуя не просто пары минут, а в её доме обосновываясь и не собираясь даже слушать её гневное сопротивление.

Доркас ломается вновь; она себя ненавидит - за каждый градус повышающейся ненависти к себе новым глотком зелья себя награждает - и вновь оказывается там, где и всегда. Только Фил в этот раз тихо не уходит, а продолжает взглядом её сверлить, и Доркас понимать перестаёт совершенно происходящее.
У неё картинка в голове не складывается, а слова уже кончаются - она как попугай одно и то же ему повторяет, а он как идиот каждый раз её не слушает. Так и стоят, так и не могут друг до друга достучаться; первой всегда Доркас психует и разворачивается, убегает как можно дальше - так проще, когда его рядом нет, себя в чувство привести и перестать думать о том, чего нет. Сейчас Доркас злее обычного, сейчас она ему продохнуть не даёт, потому что он её выкинул из своей жизни нагло, потому что он её сломал в очередной раз, а сейчас она об этом забыть должна и подчиниться. Должна забыть о том, как он её чувства в грязь втоптал, потому что она в январе себе позволила думать, что к нему где-то в душе теплота осталась; должна забыть о том, как он её унизил, к стене прижимая, а потом ушёл и больше не появлялся. Доркас себя устала находить в истерике или депрессии, устала на него затравленно смотреть и пытаться очередную загадку разгадать.
Она просто устала - жутко, мать вашу, невыносимо, - и сейчас хочет одного; но Фил, по всей видимости, совершенно другого.
Взглядом неотрывно за Минчумом следит, когда он к ней приближается и лямку оттягивает; сразу думать начинает, что хреновой идеей было  свитер снимать и предлагать ему то, что она переживёт с трудом. Но она забывает о том, что он не плохой человек, - хоть и пытается обратное доказать, - потому не дёргается даже почти, когда он на неё свитер обратно надевает, только упрямо его одёргивает ещё раз, и продолжает затравленно на него смотреть, на свои остальные вопросы ответов ожидая.
Но слышит полную чушь - она глаза закатывает, потому что сдвинуться с места не может, он её приколачивает и собой закрывает, а Дора только сглатывает нервно, потому что такая близость ей напоминает о том, как он к ней ночью тогда ворвался; но Дора повторения не хочет и к губам его не потянется - разве что оплеуху дать захочет и случайно по лицу попадёт. Она хочет личные границы выстроить и расстояние держать, потому что ей так проще себя контролировать, да и его тоже - она может среагировать на любой выпад, что он выдумает, потому что у Минчума тормозов совсем не осталось, судя по его действиям и словам. Его хриплый голос Мэдоуз бесит - как и он сам, начиная со своего красивого лица и заканчивая идеальной фигурой; сложно видеть монстра в человеке, которого идеальным буквально считала несколько лет. Её бесит, что он вновь ведёт себя так, будто она его игрушка или собственность, а значит, ему позволено всё, что угодно; Мэдоуз закипает и идти на попятную не собирается, выдыхает с облегчением, когда он отодвигается.

[float=right][/float]- Ты рехнулся? - она громко выкрикивает вновь - чёрт возьми, она голос повышать не любит и себя спокойной считает, но сейчас от расслабления ни следа не осталось; как и следов зелья в её организме // очень жаль, чёрт возьми. - Что за чушь ты городишь, Филлип, какое дело? Какой месяц под одной крышей? Ты знаешь, что преследование другого человека - уголовно наказуемо? - она заводится ни на шутку и ни какие просьбы послушать не реагирует, потому что слушать она устала.
Ей, как никому другому, известно, как красиво он говорить умеет; она на его ложь велась долгие пять лет и каждый раз ему удавалось её уболтать, но сейчас она ни единому его слову не поверит. Не тем, где он правду укрывает и пытается заставить её принять как данность тот факт, что ей по утрам придётся с ним на кухне сталкиваться.
- Не собираюсь я слушать твой бред, пока ты мне не объяснишь, какого чёрта решил притащиться и жить у меня! - она видит, как он закипает, как про себя считает, чтобы не броситься агрессивным зверем в нападение, но ей плевать; он сам виноват в том, что делает, и в том, как она на это реагирует.
У Доркас в голове не укладывается, что его к ней на порог привело и заставило на диване обосноваться; и она смиряться с этим не собирается, потому что учится быть без него - а с ним рядом этого никак не получится. Доре это всё надоело - она хочет уйти, а не выслушивать его крик, но он дверь запирает и выйти ей не даёт, на что она возмущённо назад дёргается, и хочет уже рот открыть, чтобы его вновь агрессией обдать.
[float=left][/float]Только Мэдоуз совершенно не ожидает, что Минчум голос повысить тоже может; она на месте замирает, когда он с итальянского на английский возвращается и срывается на неё, кажется, впервые. Доркас замолкает мгновенно, от страха съёжившись, но всё ещё со злостью в глазах на него смотрит; да какого чёрта происходит?
- Думаешь, этого мало? - откликается тихо, усмехнувшись невесело; одной этой лжи про ликантропию хватило для того, чтобы её пополам разрубить и так и не дать рубцам зажить. Да, он прав, что никогда её не трогал и от боли оберегал; но про один маленький факт забыл, вынудил её увидеть то, чего она видеть никогда не должна была, и теперь считает, что имеет право стоять в её комнате и орать на неё. - Или думаешь, мне тебя ненавидеть нравится? Напиваться и не помнить целый вечер, просыпаться с гудящей головой? - вкрадчиво спрашивает, резонируя ярко с его повышенным голосом, даже шаг вперёд делает, внимательно в его лицо смотря.

Фил для неё с новой стороны открывается - неизведанной ранее - Доркас вновь на его крик шугается, дёргается и чуть ли не хватается за палочку; с обидой смотрит на него, когда он её идиоткой зовёт, и глаза щурит, потому что она его не обвиняет в том, что он ей говорит. Она вряд ли подумать могла, что Фил к ней прикоснётся или убьёт, потому что как бы он не думал, чудовищем она его не считает; она боится другого совсем и ему это известно.
Но сейчас Доркас замечает изменения в его лице, видит, как он успокоиться пытается, а после - угрожает, и Дора теряется окончательно, совершенно перестав происходящее понимать. Он себя ведёт по-новому, не так, как Мэдоуз привыкла, и её к месту пригвождает от того, как он слова выбирает и как давит на то, что обсуждению его переезд не обсуждается.
Доркас резко глаза расширяет и голову вскидывает, смотря на него с осознанием; она к нему шаг делает, расстояние между ними разрывая нацелено, и рядом с ним замирает, в тёмные глаза смотря требовательно.
- Что происходит? - громко спрашивает, руки на груди складывая, испепеляя Минчума взглядом сощуренных глаз. - Что случилось, Филлип? Почему тебе нужно за мной следить и находиться рядом? - он, кажется, снова забыл о том, что она не дура, и даже за пеленой ярости рассуждать умеет; Доркас все его слова про себя повторяет и наконец понимает, что он не договаривает самое важное, вновь за бортом её оставляя. - За мной кто-то охотится? Кто-то из тех, кто напал на твоего отца? - она за самую правдивую историю цепляется, нити тянет, пытаясь клубок развязать, и на Филлипа теперь сама давит. - Ты снова забыл, что я аврор, и могу за себя постоять? Или о том, что меня могут убить в любую секунду, потому что я выполняю свою работу хорошо, тоже забыл? - не замечает, как некоторые слова из-за нервов на испанском произносит // она вновь на него голос повышает, потому что в няньке не нуждается, а в охране тем более. Она боевой магией может и не владеет так, как Аластор, Фрэнк или Марлин, но на поле боя с ними плечом к плечу стояла и отбивалась всегда; она перед ним сейчас живая стоит, хотя стольких за решётку упекла, врагов себе наживая, и от авад уворачивалась. - Объясни мне немедленно, что происходит, иначе я вышвырну тебя отсюда и приложу Конфундусом, - кому, как не ему, знать о том, что это заклинание у неё мощным всегда выходит; Доркас терпение теряет и снова к двери рвётся, чтобы вниз выбежать и в его вещах покопаться, но он ей выйти не даёт, заставляет вновь руки из-под его ладоней выдёргивать. - Да Мерлин тебя раздери, Филлип, я не маленький ребёнок и не твоя собственность, чтобы ты со мной себя так вёл, - взрывается вновь, угрозы его вспоминает и как в глазах огонь загорался, когда орать начинал. - Я имею право знать, что происходит, и уж точно имею право на объяснение, какого чёрта ты решил жить у меня дома, - она ему в грудь пальцем тычет, потому что он её бесит невыносимо; она бы с радостью сейчас ему больно в ответ сделала, потому что одна страдать устала.
Но знает, что не сможет; потому выжидающий взгляд на него устремляет, уже зная заранее, что если он снова увильнуть попытается, палочку к себе призовёт и обязательно ему покажет, кого ещё в этой комнате защищать надо.

tell me i'm worthless
i'll tell you your right

[indent]  [indent] Ей происходящее кажется невозможным. Она к нему подходит в первый раз, потому что хочет ближе быть и все тайны разведать, а вместо этого себя лишь путает и в ловушке оказывается. Эсме на Малкольма снизу вверх смотрит, речь его слушает, а сама взгляда оторвать от лица его не может / влюбилась ли или просто привыкла и прижилась — ответить очень просто. Она к руке тянется, пальцев его своими касаясь, и тут же улыбнуться проще становится, не закрыться, как обычно, а собой остаться. Они гуляют чаще и больше, иногда она уговаривает дома остаться, фильмы разные находит, галлеоны бережно откладывает, потому что нет возможности на пустые траты. Кэссиди себя с ним спокойнее чувствует и, наверное, оттого так теперь отчаянно пытается себя от него отодрать. Совместный праздник — это одно, Рождество с родителями — совсем другое. Они словно попадают в мир, где нет войны, где нет переживаний и Статута Секретности, который все усилия ее перечеркивает.

[indent]  [indent] Если бы не дело, которое на Эсме завели, Мэл хоть когда-нибудь бы в ее сторону посмотрел? Этот вопрос ее мучает по ночам, и она себя за это ненавидит, ногтями в ладони впивается, дышать начинает глубже, потому что до знакомства с ним никогда до таких глупостей не доходила. Но теперь пытается себя мысленно с кем-то сравнить, где-то выглядеть чуть лучше, чем обычно, о МакГонагалле позаботится, чтобы не только он к ней внимание проявлял. Кэссиди, возможно, правда влюбилась, и эта мысль ее пугает, она ее в оцепенение вводит. Они по улице идут и домой обратно спешат: слишком холодно и морозно, но дети громко и заливисто смеются, а она на шаг назад отходит, когда Мэл вдруг решает поиграть в снежки. Эсме никогда его с детьми не видела, неловко сначала взгляд отводит в сторону, чтобы никто не заметил, что на губах улыбка появляется, искренняя и радостная. Он с ними осторожен и азартен, внимание к себе привлекает, скучать не дает и каждого успевает упомянуть, чтобы вдруг не задеть чьи-то чувства. Кэссиди хочется верить, что МакГонагалл — хороший человек, что он поймет, почему она так поступила, что с отцом познакомится и решит не двигать дело дальше. Она в его сторону смотрит, чуть погодя, подмечая, что он, кажется, вообще о магии как таковой забыл, в дебаты вступая на церковные темы.
У нее на душе впервые за несколько лет появляется то самое чувство, которым все детство пропитано: аромат мандарин, сочных и немного кисловатых, колкий мороз и громкие визги, не беспокоящие никого вокруг, ведь все своим делом заняты — все отдыхают. Ей не хватает рядом Уайатта, который Малкольма бы не оставил в одиночестве с несколькими детьми. Она руки прячет в карманах пальто, а потом пятится от летящего в нее снежка. Немного магии, и снежок ее облетает и падает на землю, а Эсме уже палец указательный к губам прижимает, чтобы никто ничего про магию не говорил.

[indent]  [indent] Она мальчика за руку берет, когда они обратно возвращаются и нагоняют родителей. Возможно, вся жизнь такой должна быть: веселой, громкой, полной непринужденности. Дети же вновь подлянку устроят, и обоих в снег сбросят, потому что «старикам слово не давали». Кэссиди впервые — черт возьми за сколько лет — забудет и о том, что она грязнокровка среди остальных, и о том, что денег у ее семьи не так много, чтобы учебники новые покупать, и о болезни отца, и о муках совести, что каждый раз в голове появляются, стоит ей только с МакГонагаллом взгляд разделить. Она улыбается и смеется так громко, что даже кашлять начинает, когда в дом, прогретый, вбегает и на пороге от снега отряхиваться начинает. Изабель уже командует всеми: Эсме согласно кивает и наверх взбегает по лестнице, ладони красные друг о друга растирая и дыша на них.

[indent]  [indent] Очевидно, что родители им разные комнаты предоставляют. Кэссиди в коридоре останавливается, чтобы каждую дверь разглядеть — на них имена написаны для гостей, и это почему-то ей на сердце приятным медом растекается. Она замечает, что дом не подвергнут расширяющей магии, что по началу кажется невозможным, ведь уместить столько гостей за раз вряд ли получится. Но потом Эсме подмечает, что только у них с Мэлом раздельные комнаты. Минерва живет в соседней, а Роберт со всем своим дружным семейством напротив нее. Ей неловко таким образом детей стеснять, и она уже за дверью скрывается, чтобы быстро с себя мокрую одежду снять, а потом предложить все-таки ребятам не тесниться и хотя бы кому-то с ней лечь.
Мэл к ней пробирается, когда она успевает свитер новый — по размеру, на удивление, подходящий — надеть. — А стучаться вас не учили? — мокрыми джинсами в него кидает, пока в сумках своих копошится, чтобы другие штаны найти. Кажется, куда проще будет эти высушить, но она обещала родителям, что колдовать не будет. Снежок не считается, все равно никто не видел.
Эсме на корточках сидеть продолжает, пока Малкольм ближе подходит.
— Я точно клала что-то, — бурчит себе под нос, голову потом задирая, когда тот уже совсем рядом оказывается, — молодой человек, а вы тут один? — у нее чересчур хорошее настроение, и Кэссиди себя такой редко помнит. Наверное, потому что большая часть воспоминаний их совместных вечеров окрашивается липкими недоверием и сомнением, от которых никуда не деться. Эсме, может, и хотела бы и дальше так жить: он рядом, она все ближе, он улыбается, а она его в поцелуй вовлекает. Ей не понять, почему все нужно каждый раз усложнять, почему на один камень лжи, она другой накладывает, а потом оглядывается вокруг и замечает, что уже целую стену воздвигла. И как бы сильно ни пыталась дистанцию с Мэлом сохранять, он единственный ее настоящую знает, которая и покричать может, и разрыдаться, но в большей степени промолчать решит.
Кэссиди на него наступает, руками за шею обхватывая и к кровати подводя. Она такие моменты ценит чуть больше, чем все остальное; тайно ото всех складывает воспоминания в коробку, которую никому никогда не покажет, и ему не позволит в нее заглянуть. Эсме его на постель роняет, сверху падая, и, улыбаясь, подбородком утыкается в ладони, которые на груди Мэла складывает. — Прости, что сегодня так нервно себя вела, — вдруг произносит, наверное, чувствуя, что должна и за поезд извиниться, и за то, что в сугроб его скинула возле квартиры в Лондоне. Кэссиди ему ладонью губы накрывает, чтобы ничего не говорил, потому что слышать ничего не хочет — она и так знает, что МакГонагалл сейчас скажет что-то невероятно милое, и ни одно ее слово его эту натренированность не переплюнет.
Им бы друг от друга отойти и одеться быстрее, потому что внизу все ждут, но Эсме отказывается с места сдвигаться, лишние минуты на разговоры не тратя, а целуя его глубже. — Нет, ну, там родители, — хмурится, когда отрывается от губ Мэла, но с него не скатывается, продолжая собой к постели прижимать, потому что говорить можно одно, а делать совсем другое. Кому, как не ей, это знать.
Кэссиди за палочкой все-таки тянется, шурша в сумке и победно ею взмахивая: — подарок на Рождество, — заклинание шепчет, на свитер направляя. Она его еще в Хогвартсе изучает, когда старая мантия начинала по утрам колоться в особо холодную погоду. — Только никому не говори, — уже второй раз правила чужого дома нарушает так же отважно, как делала это со Статутом Секретности. Эсме об этом не думает, когда все-таки с постели встает, слыша тяжелые шаги в коридоре. Попасться родственникам в таком положении да еще и доме священника — не лучшее предложение праздника, поэтому она быстро за джинсами лезет, натягивая их на обе ноги сразу.

[indent]  [indent] [float=right] [/float]— Иди первый, — МакГонагалла к двери подталкивает, сама в зеркало еще раз смотрясь и в порядок себя приводя. Им остается только ужин пережить и подарками обменяться, чтобы наконец спать лечь, а с утра вместе с детьми встречать Санту и считать, как много печений он съел. Ужин проходит тихо и мирно: стол украшен свечами, которые то и дело потухают, но Роберт без лишних слов их снова зажигает, от разговора не отвлекаясь. Эсме умудряется влюбиться в рецепт печеной картошки, и они с матерью долго пытаются разгадать ингредиенты, которые использовала Изабель. Весь секрет, оказывается, был в тмине, о чем Кэссиди увлеченно рассказывает отцу, когда тот интересуются, чем они занимаются. Она успевает наестся еще ко второму блюду, но воспитано пару кусков съедает, больше налегая на глинтвейн.
Спустя полчаса Эсме замечает, что Мэл с Бренданом куда-то отошли: они стоят неподалеку и что-то обсуждают, а он с него внимательного взгляда не сводит. Она кружку на стол ставит, готовясь с места встать как только сможет понять, о чем у них разговор происходит. Отец ладонью по лбу проводит, хмурясь, и она уже спешит к ним в другую сторону гостиной: — что вы здесь делаете? — Брен ей растеряно улыбается и ладони к верху поднимает, тут же скрываясь за елкой и возвращаясь к столу. Эсме на Мэла взгляд переводит, а про себя считает до пяти, чтобы вспомнить, что все хорошо было, что все радостно и мирно было: — почему ты его постоянно в сторону отводишь? — причин может быть масса, но Кэссиди виновата, она крупно виновата, оттого только об одном сразу думает, как только начинает чувствовать, что стоит вмешаться. Она с МакГонагалла требовательного взгляда не сводит, потому что, наверное, хочет раз и навсегда увериться, что никого и ни в чем не подозревает.